Тед Чан - Если 2003 № 11

По центру прямо в воздухе парил небольшой черный тетраэдр.

— Вот что им нужно, и я их понимаю, — сказал неожиданный напарник Миши. Над карманом форменной куртки у него висел бэдж с надписью «испытатель». — Ты из второго технического отдела? Я там не всех ребят знаю.

— Из второго, — безропотно подтвердил Миша.

— Значит, справишься. Я сейчас демонтирую из левитационной стойки процессор, но оставляю в работе его ядро и всю коммуникационную периферию. А ты берешь процессор обеими руками и дуешь по аварийной космической трассе на памирскую резервную базу. Всего лишь двадцать тысяч километров. На трассе поддерживается нормальное давление и температура воздуха, так что никакого дополнительного жизнеобеспечения тебе не понадобится. Все ясно?

— Да, то есть нет. А почему вы сами не можете это сделать?

— Потому что я солдат и обязан бить гадов, а ты гражданское лицо и должен удирать, причем с пользой для дела.

Испытатель провел пальцами по воздуху, очевидно, работая с виртуальной клавиатурой, и через несколько секунд теплая пирамидка гиперпроцессора уже лежала в руках Миши.

— Давай, парень. Выход «А».

На Мишу посмотрело дуло пистолета-пулемета. Испытатель угрожает ему? Но дуло сместилось чуть в сторону. И за звуками выстрелов последовал грохот падения.

На фасеточный пол улеглось мелко подрагивающее мешковатое тело рокера.

Испытатель подтолкнул Мишу в сторону выхода «А» — резко и даже несколько зло. Миша сделал шаг, чтобы не упасть, потом побежал. Его тело прошло через мембрану люка, и он оказался в космосе. Мелькнул и растаял в блестящей тьме купол, исчезли верх и низ, рот раскрылся как будто в крике, но ужас, сдавив горло, не выпустил воздух из груди.

Сквозь отупение сквозила острая мысль. Он падает на планету с ускорением свободного падения. Земля раздувается, как голубой пузырь, но на самом деле он пылающий, красный, сжигающий. Чувствуются «стенки» пространственного натяжения, но он никогда еще не летал в космосе и не знает, как здесь используется кривизна трассы. А если бы знал, то ему все равно не хватило бы ловкости и реакции. Да еще и этот процессор, который он держит в руках, словно самовар. Вышвырнуть его к черту.

«Пусть вначале сгорит этот чертов процессор и вся глобальная небесная сеть в придачу, а уж потом наступит конец мне».

Миша прижал к груди матово-черную пирамидку, чтобы отбросить ее от себя и…

Пирамидка лежит на его груди, как странный младенец, и словно говорит ему — во мне альфа и омега. Во мне выход к свету и настоящая, не грошовая, свобода — не пестрые побрякушки, не разгулявшийся фаллос, не директорский портфель, а свобода новых измерений, где люди будут плавать в лучах голубого гиганта и отталкиваться от багрового сияния красного карлика своими невесомыми крылами. И это будет жизнь его сына, и сыновей его сына, и всего его рода.

Исчезли все лишние мысли и мысли о мыслях, и остался только вкус полета, чувство пространственной кривизны и ощущение пространственных зарядов. Сунув под мышку процессор, Миша махнул рукой, чтобы изменить момент вращения, и по касательной оттолкнулся ногой от «стенки». Изменив направление, он стал входить в атмосферу Земли по траектории нормального шаттла.

Описав петлю вокруг перистого облака, Миша сорвался в пике, но вышел из него, затормозив на пространственном выступе, покрывающем Скандинавию. А потом он разглядел Питер за блестками Финского залива. Васильевский остров неторопливо выползал из воды, и где-то там должен стоять дом на Съездовской…

Миша влетел в окно пятого этажа. И влепил в стену рокера-бандита, который сидел с пистолетом в руке около испуганного мальчика. Слетела с петель дверь комнаты, и еще один бандит был уничтожен тараном уже в коридоре.

— Папка, — закричал мальчик, выбегая в коридор. — Ты летаешь!

И протянул руки.

— Сейчас мы к бабушке, — сказал Миша, обнимая щуплое тельце сына. — А потом мне надо ненадолго отлучиться на Памир.

Он стоял на берегу залива. Все прошло, как с белых яблонь дым. Его полеты наяву стали тем, чем были его полеты во сне — смутным воспоминанием, не более. Хорошо, хоть не пришлось в тюрьме на нарах париться. Он встретил испытателя еще один раз и отдал ему свои незаконные летательские права. Тот, немного подумав, пожал Мишину вялую руку и улетел на Марс. В руке у доцента остался подарок — небольшая ромбовидная пластинка, если точнее, права на бег по волнам и хождение по водам. Нелегальные…

Сейчас Миша сделал шаг вперед, вступил на воду залива и побежал по волнам. Неплохо побежал, это была его стихия.

Евгений Прошкин

Пересадка

— По транс-портной струне пассажир идет пакетом из пяти архивов… — Незнакомец пытался говорить шепотом, но в бедламе портового бара это вряд ли могло иметь успех. — Пять информационных потоков. С нашей точки зрения, это не потоки, а импульсы… Но наша точка зрения тут ни при чем, мы же про технику говорим.

Говорил преимущественно он. Я лишь сидел рядом и терпел.

— Пять архивов, — повторил мужчина и, подвинув ко мне лист бумаги, провел черным ногтем пять приблизительно параллельных линий. — В первых двух — вся твоя физика… — Он озабоченно посмотрел на стол, но ничего, кроме кружек и пепельницы, не обнаружил. Пепельница была полная, кружки — наоборот. — В этом архиве — врожденное, чистый генотип, а в этом — приобретенное. — Он положил на листок два кривых окурка. — Если вошел в транс-порт с циррозом печени, то и выйдешь с тем же циррозом. Кстати!.. Ты не задумывался, почему Верховный так неплохо выглядит? Для своих-то ста двадцати годков… А?!

Собеседник поманил меня пальцем и, не дожидаясь реакции, поднес свой бесформенный рот еще ближе. Мне казалось, что я уже не слышу его, а чувствую.

— Верховный… да и не только он… они иногда срываются с линии. Не целиком, такого не бывает. Срывается только второй канал. Такого… ха!.. такого вообще-то тоже не бывает. Но им периодически устраивают. И на выходе они получают свое же тело, но без единой болезни. Старое, но не изношенное. Слабое, но не больное, понимаешь?

— Что ж тут не понять…

— Дальше. Три других канала несут менталику. Три архива. Первый — врожденное. — На лист лег еще один окурок. — Темперамент, то-сё, задатки-зачатки и прочее. Что ты от родителей взял. Вот тут… — Мужчина выбрал в пепельнице короткий изжеванный фильтр. — Вот тут приобретенное. Интеллект, навыки и всякая хрень, которую ты сам наживаешь, вместе с болячками. А это… — Он торжественно уронил пятый окурок, стоптанный, как сапог каторжника. — Здесь, дружище, память.